4 мая 2022. Как Россия может поспособствовать нейтральному статусу Южной Кореи в вопросе спецоперации на Украине, что будет с корейско-российскими проектами и какими в целом видят корейцы россиян. Об этом в большом интервью ИА PrimaMedia рассказал заместитель председателя Приморского отделения общества российско-корейской дружбы на общественных началах, глава представительства Международного конгресса промышленников и предпринимателей в странах АТР, кандидат политических наук Евгений Русецкий.
— Евгений Александрович, сегодня говорим с вами как с кореистом, специалистом по Южной Корее. В начале спецоперации глава РСПП Шохин заявил на встрече Путина с бизнесом: "Российскому бизнесу предстоит искать новых партнёров. Страны, которые готовы продолжить сотрудничество — это страны Восточной Азии, в первую очередь Китай и Индия. Дальний Восток становится настоящей перспективой России. На десятилетие — точно, а может быть и навсегда". Почему, на Ваш взгляд, не прозвучали Северная и в большей степени Южная Кореи?
— Можно даже продолжить вопрос, уточнив, что Южная Корея даже попала в список недружественных стран, а также развить мысль в сторону того, как сейчас обстоит ситуация с российско-южнокорейскими отношениями. Здесь нужно рассматривать все вкупе. То есть стратегическое, геополитическое положение Республики Корея, ту ситуацию, которая складывается на Корейском полуострове. До сих пор юридически КНДР и Республика Корея находятся в состоянии войны. Из этого вытекают все другие вопросы.
Надо понимать, что с Республикой Корея, особенно у приморцев, сложилось прочное гуманитарное и экономическое взаимодействие. Все помнят, как буквально три года назад до пандемии здесь было огромное количество туристов. Даже мелкий частный капитал инвестировал в туристический бизнес, создание хостелов. И все ждали, когда же откроется Республика Корея, Россия, снимутся ограничения и вот-вот это всё сдвинется. Но случилось то, что случилось.
Но Республика Корея всегда была и остается очень тесно связана в стратегическом и экономическом плане с Соединёнными Штатами Америки. И это никогда нельзя забывать. Многие говорят: "А вот сейчас приходит новая администрация". То есть, 10 мая будет инаугурация нового президента. Президента, представляющего консервативные круги Республики Корея. И ожидать, что Республика Корея с приходом новой администрации сделает какие-то резкие позитивные шаги в сторону, допустим, Китайской Народной Республики или России, наверное, не приходится. Когда ты трезво осознаешь эту геополитическую ситуацию, все "за" и "против", то от своего потенциального партнёра ожидаешь только те шаги, которые он может выполнить.
Что Республика Корея в данной ситуации могла бы предпринять? Может быть занять более нейтральную позицию по разным направлениям, в том числе и санкционно-экономическому. У нас проходили консультации в эти дни с представителями дипломатического корпуса Республики Корея. Они тоже в настоящее время очень внимательно изучают ситуацию, в том числе ту, которая складывается в Приморском крае, пытаются вырабатывать некоторые шаги. И на фоне общего негатива есть положительные изменения.
Например, то , что Республика Корея при достаточно серьёзном давлении со стороны Соединённых Штатов оговаривает для себя особые условия в поддержании торгово-экономических связей и какой-то кооперации с Российской Федерацией. Анонсировано продолжение поставок автомобильной техники. Потому что автомобили южнокорейского производства и совместная сборка, которая организована в России, занимают достаточно крупный сегмент на нашем автомобильном рынке. Это поставки тех же смартфонов и так далее. Это то, что мы видим в быту. Есть более стратегические вопросы, связанные, допустим, с поставками энергоносителей. Я хотел бы подчеркнуть, что до 70% нашего экспорта в Республику Корея — это как раз энергоресурсы.
Для Приморского края, для Дальнего Востока важно продолжить поставку морепродуктов, потому что экономика региона завязана на это. В структуре экспорта России — это 15-16%. Российско-южнокорейский товарооборот в 2021 году при пандемии составил около 30 миллиардов долларов.
— Сразу, предвосхищая вопрос: "А почему Соединённые Штаты? Мы не являемся ли альтернативой Соединённым Штатам?" Достаточно посмотреть на цифры товарооборота Республики Корея с США и Россией. С 2010 года по 2021 год США нарастили товарооборот с Республикой Корея со $100 миллиардов до $160 с лишним миллиардов. Эти цифры показывают, что любое прагматично настроенное правительство Республики Корея, будь то консервативное, либеральное или левонастроенное, в любом случае будет чётко прислушиваться к требованиям населения и бизнеса. Поэтому думать, что мы можем составить какую-то альтернативу США или Китаю на рынке Южной Кореи, наверное, не стоит. Ещё раз хотел бы подчеркнуть, что в этих условиях необходимо удержать те позиции, которые есть, и придерживаться их.
Если говорить уже ближе к теме спецоперации России на Украине, то в рамках консультаций с южнокорейскими представителями в экономическом блоке мы приводим пример Турции и предлагаем Республике Корея занять подобную позицию посредника, хаба для поддержания экономических, гуманитарных контактов России с основными соседями, в том числе Японией — при всех их непростых двусторонних отношениях. Это именно та роль, которую сейчас выполняет страна НАТО — Турция. Российская Федерация относится с пониманием к той позиции, которую занял президент Эрдоган.
Конечно, многие вещи будут более ясными после 10 мая. С точки зрения дипломатического протокола и понимания расстановки сил и средств, до формирования нового правительства в Республике Корея вряд ли кто-либо будет готов более чётко обозначать свою позицию. В том числе это касается санкций в отношении Российской Федерации.
Также хотел отметить, что уже опубликованы кандидатуры на посты премьер-министра и основных министров Южной Кореи. Если делать непредвзятый анализ этой ситуации, то, конечно же, она выглядит более проамериканской, потому что, допустим, только кандидатура нового премьер-министра будет согласовываться в парламенте. Весь остальной состав кабинета министров формируется по уведомительному принципу. И там решающего слова за парламентом нет. Оно остаётся за президентом.
Возвращаясь к кандидатуре нового премьер-министра, можно сказать, что это некая компромиссная фигура. Он в своё время был и министром, и премьер-министром при так называемом "левом" правительстве Но Му Хёна. Но позже, уже при правительстве Ли Мён Бака он занимал пост посла Республики Корея в Соединённых Штатах, и именно при нём Южная Корея добилась принятия от США зоны свободной торговли. Для них это очень важно.
Еще один важный момент — это товарооборот. Я уже назвал цифру в $160 миллиардов. Соединённые Штаты являются одними из основных инвесторов Республики Корея. И, наоборот, сами США — инвестиционно очень привлекательное направление для крупного южнокорейского бизнеса.
Возвращаясь к вопросу о санкциях: помимо политических решений, мы сталкиваемся сегодня с некоторой неопределенностью — нарушение логистических цепочек, вопросы с прохождением финансовых средств, со страхованием. В наших беседах с южнокорейскими партнёрами выясняется, что в принципе никто не против развивать экономические контакты в несанкционных сферах, по которым можно работать, но, как я уже сказал, есть неопределенность.
Как США отреагируют на те или иные действия корейского бизнеса в сферах, которые формально не подпадают под санкционное давление?
США имеют там влияние потому, что дают преференции, перспективы для развития южнокорейского бизнеса, как внутри Южной Кореи, так и на своём рынке. Нам же надо понять, что мы можем предложить южнокорейскому бизнесу. Если мы это даём и понимаем приоритеты, то, соответственно, и южнокорейский бизнес будет понимать. Он в свою очередь будет влиять на политическую повестку своего правительства. В каждом действии всегда есть прагматическая основа.
— А в каких, например?
— Пока, допустим, по рыболовному бизнесу, поставкам некоторых запчастей. Импорт нефтепродуктов с нашей стороны. Возникает только другой вопрос: все более-менее крупные южнокорейские компании, как я уже говорил, имеют бизнес в Соединённых Штатах. Это, кстати, относится и к китайским крупным компаниям. И все с оглядкой смотрят, как отреагируют США. Вы, наверное, тоже знакомы с последними заявлениями Салливана о том, что Соединённые Штаты будут точечно и адресно отслеживать, кто и как соблюдает или не соблюдает санкции. Все это вносит определенные корректировки в позицию южных корейцев.
Если взвесить привлекательность американского рынка и объёмы нашего взаимодействия, они несколько несопоставимы. И тут на первый план для южнокорейцев выходит сравнительный анализ и вывод: чем рисковать, ради чего и зачем.
Предположительно, в какой-то области ряд моментов будет уходить в сферу малого и среднего южнокорейского бизнеса, потому что крупные южнокорейские компании, как минимум банки и финансовые структуры, будут ожидать ясности позиции Соединённых Штатов в отношении тех или иных вроде бы не санкционных направлений. Это очень сильно сдерживает. Согласно нашему анализу, это свойственно и бизнесу Китайской Народной Республики в некоторых сферах, в их крупных корпорациях.
Отдельный вопрос — наличие чувствительных точек, связанных с военно-стратегической обстановкой на Корейском полуострове. Мы бы хотели увидеть и будем пытаться формировать более нейтральную позицию Кореи в отношении Российской Федерации в южнокорейских политических и бизнес-структурах. В чём это может выражаться конкретно? В этом плане есть некоторые позитивные факты, которые свидетельствуют, что пока, во всяком случае до 10 мая, это взвешенная точка зрения в южнокорейских кругах.
— Это позиция старого правительства и старого президента?
— Я бы не сказал, что это позиция старого президента. Наоборот, как раз Мун Чжэ Ин быстро и достаточно публично заявил о поддержке санкций. Вы понимаете, что есть политическое руководство, которое приходит на 4-5 лет, а есть достаточно выстроенные демократические институты профессиональных союзов, бизнес-союзов, которые формируют свои точки зрения. У них действительно достаточно сильное влияние на формирование как самого состава правительства, так и его курса.
Что интересно, так это то, что объявил новый президент. У него будет создаваться так называемый "экспертный совет", который будет состоять на 50% из специалистов от государственных структур и на 50% — из представителей крупного бизнеса. Это не столько связано с нами, с Украиной, сколько с текущей обстановкой в целом. У них серьёзные вызовы: жёсткая конкуренция и с Китаем, и с Японией, и с другими странами. Им надо выживать.
И южнокорейцы всегда констатировали, что Россия для них, конечно, не является манной небесной, но это определённая альтернатива, возможность уйти от монополизации некоторых контактов с тем же Китаем или Японией, которые являются жёсткими конкурентами в этой экономической борьбе.
У нас есть определенный политический капитал. Это наше участие в шестисторонних переговорах по урегулированию корейского вопроса. Этот фактор имеет определенную значимость как раз для того, чтобы сформировать более нейтральный статус Республики Корея по вопросу специальной военной операции на Украине. Мы должны трансформировать этот политический капитал в экономические связи.
В рамках тех консультаций, которые у нас проходили с южнокорейцами, я не скрывал: "Уважаемые коллеги, Россия ни в коем случае не заинтересована в усилении какого-то напряжения, тем более военного, на Корейском полуострове. Мы заинтересованы, чтобы у нас с соседом всё было нормально на границе. Но вы поймите, если от вас не будет позитивных сигналов, готовности не идти в каких-то моментах на жесткие санкции, не будет возобновления каких-то контактов, у нас просто нет сил и средств заниматься этой корейской проблемой. Вы останетесь один на один с КНДР и Китаем". Они тоже понимают, что им нужна альтернатива: голос в поддержку конструктивных предложений со стороны Южной Кореи, Северной Кореи. И этот политический момент важно не слить, как слил все Горбачёв. Нужно заниматься этим последовательно, системно, изо дня в день понемногу двигаться в этом направлении.
Ключ к контактам, опять же, лежит в прагматическом подходе Южной Кореи к развитию контактов с Китайской Народной Республикой, с Россией для того, чтобы, в первую очередь, решить вопрос мирного урегулирования на Корейском полуострове.
Речь не идёт ни в коем случае о ликвидации какой-либо из Корей, так вопрос никто не ставит. Хотя бы нормализация отношений между корейскими государствами, продолжение диалога, возобновление гуманитарного и экономического сотрудничества между корейскими государствами. Это один из краеугольных камней для понимания, что можно ждать.
Наверное, известный факт, что господин Зеленский выступал в разных парламентах по всему миру. В том числе он выступал в парламенте Японии. И там явка членов парламента была близка к 100%, по Республике Корея этого не произошло. Его выступление было принято достаточно сдержано. Из 300 парламентариев около 60 присутствовало в очной форме. Каких-либо оваций, аплодисментов, "Слава Украине" никто не произносил. Даже спикер парламента, организатор всего этого дела участвовал дистанционно. Я, конечно, не делаю глобальных выводов, потому что сейчас период формирования нового правительства, но есть сигналы о том, что совместная работа, формирование более нейтральной и прагматичной позиции развития отношений с нами возможны.
Ещё один момент, о котором Вы тоже, наверное, знаете. Зеленский неоднократно обращался к Республике Корея за военной помощью.
— Я знаю, что в 2000-х годах Российская Федерация в счет уплачиваемого долга направила в Южную Корею часть военной техники. ЗРК были, БТРы, танки. Действительно ли столько много с тех времён осталось? И готова ли Южная Корея её отдать?
— Этот вопрос пока открытый. И здесь нам как экспертам надо не просто констатировать со стороны, что где-то что-то произошло, а активно участвовать в формировании позиции. История этого вопроса завязана ещё на соглашении Ро Дэ У с Горбачёвым.
— 1990 год, Сан-Франциско.
— На острове Чеджудо. Визит Горбачёва. Там была определенная сделка, не очень выгодная Советскому Союзу в виде трехмиллиардного кредита, и по некоторым воспоминаниям Крючкова — они изложены в его мемуарах — Горбачеву были вручены чеки. Правда, потом, через какое-то время, М.С. всё это отдал. И потом это всё хранилось в сейфах у Крючкова, но сам факт достаточно широко известен. Понятно, что окружение тоже формировало его точку зрения. Но я считаю, что мы тогда, так же, как по вопросу вывода наших войск из стран Восточной Европы, за 3 миллиарда долларов — тот кредит, который правительство Горбачева получило от правительства Ро Дэ У, — слили Северную Корею полностью. На тот период мы её просто бросили.
Как раз тогда, когда новая Россия признала все долги Советского Союза, встал вопрос: а как их гасить? И было достигнуто решение. Южнокорейцы были тогда очень заинтересованы в том, чтобы как можно больше перетягивать нас на свою сторону. В 1993 году была достигнута договорённость, и этапами начались поставки. По-моему, это были в основном Т-80У, БМП-3 и ряд другой техники. Корейцы преследовали две цели. Одна — ознакомиться с советской техникой, которая стоит на вооружении КНДР. Не будем скрывать, что Южная Корея на сегодняшний день сама является не только крупным производителем для нужд своей армии, но и экспортёром вооружения. У них есть собственные истребители, есть другие серьезные собственные военно-технические образцы военной техники, уже принятые на вооружение, широко используются танки. У них очень широкие программы международного сотрудничества. Есть, например, совместный проект турецко-корейского танка. Южная Корея, получив в своё время технологии от немцев, теперь производит собственные подводные лодки на экспорт.
Вторая цель Кореи в том соглашении — урегулирование вопросов взаиморасчётов. Так корейцы и приняли эту технику. Конечно, не всё так просто. В 2015-2016 годах очень конкретно на межправительственном уровне обсуждалось возвращение этой техники в Россию. Были достигнуты компромиссные решения, что возврат будет не за деньги. Просто тогда, в 1993 году и позже, мы не могли вернуть долг в деньгах. Вы сами понимаете, что происходило в экономике, поэтому пошли на такое — поставку товара.
Когда мы дожили до середины 2010-х годов, мы поднимали вопрос: "Давайте это всё решим". И была достигнута договорённость, что мы будем возвращать технику в рамках какого-то бартера. Не компенсировать денежными суммами. Но потом происходила опять смена правительства. В этот достаточно длительный период сменилось несколько кабминов Республики Корея. Определенные круги в вооружённых силах Республики Корея в 2017-2018 годах высказывали мнение, что 100% возврат преждевременный, потому что та же бронетехника корейского производства ещё не в состоянии закрыть всю нишу по обороноспособности Южной Кореи. Они провели, конечно, модернизацию с точки зрения адаптации нашего железа к южнокорейской технологической базе.
Все ли мы сделали для того, чтобы наша техника эффективно использовалась в Республике Корея? Это ещё отдельная тема обсуждения. Но южнокорейцы неоднократно высказывались, что у них есть проблемы с поставками запчастей: двигателей для танков, коробок передач для БМП. Не было достаточно ремонтных баз и сервисных центров для обслуживания этой техники. Это одна из причин, почему корейцы критично относились к дальнейшему ее использованию.
На сегодняшний день для нас этот вопрос стал актуален. Когда Зеленский обращался президенту Республики Корея, как раз имелась в виду поставка советской техники на украинский театр действий. Пока, и я надеюсь, это всё так и продолжится, корейцы очень сдержанно относятся к этим просьбам. Пока было два заявления, две поставки. Каждая в районе $1 млн. И то, это ограничивалось медкомплектами, не летальными вещами.
Нам важно пытаться мотивировать южнокорейцев закрепиться на этом рубеже, не требовать чего-то большего. И ни в коем случае не допустить поставки этой советской техники на театр военных действий.
Хотелось бы верить, что к сегодняшнему дню мы чему-то научились, и у нас есть определенные кадры, которые могут трансформировать имеющиеся у нас политические активы, в частности, связи и контакты с КНДР, в экономические, а не только руководствоваться подбрасываемыми нам тезисами со стороны США. Всё, конечно, есть. Но надо придерживаться чисто прагматического подхода. Прежде всего, это наши интересы. Любая, в том числе, политическая сделка должна чётко определять, что положительного мы из нее извлекаем.
Южнокорейцы активно работают с Соединёнными Штатами по определению для себя определенных условий: исключение из тотальных санкций. Для них это жизненно важно с точки зрения занятости населения, создания рабочих мест и всего остального. В отличие от Евросоюза, где начали преобладать чисто политиканские точки зрения на всё, они как раз все просчитывают и мыслят прагматически. Но нам надо показывать, на что мы способны и на что готовы ради того, чтобы сохранить имеющиеся отношения.
Надо разбираться с собой, здесь, внутри. Четко понимать, что нам делать, как работать внутри своего общества, внутри экономики, как работать с нашими южнокорейскими партнёрами и другими.
— В принципе, история взаимоотношений Кореи и России начинается ещё с царских времён. Мы многое вместе пережили. Разрыв отношений, произошедший в 1990-е годы, восстановлен. Но в целом у Кореи же есть опыт взаимодействия с Советским Союзом, когда мы тоже не очень дружили с США и не признавали даже Южной Кореи, и она через третьи страны торговала с нами, покупала наши ресурсы.
— Конечно. Когда думаем, как быть с Кореей, с Китаем, надо прежде всего обращаться к себе: что мы должны делать для развития этих отношений? Южная Корея всегда достаточно прагматично относилась к этому. Например, всем известный президент Пак Чон Хи, в советское время называемый у нас "кровавым диктатором". На самом деле, как раз при нём начались попытки определенного контакта с Советским Союзом. И они лежали даже не столько в плоскости чисто экономического прагматизма, сколько политического. Есть точка зрения некоторых корееведов, которая подтверждается фактами, что на определенном этапе США несколько устали от Пак Чон Хи, он стал не таким управляемым. Для Пак Чон Хи сильная опека со стороны Соединённых Штатов по ряду вопросов тоже была тягостна. Тогда Советский Союз воспринимался им как патрон Корейской Народной Демократической Республики. И первые контакты начинались в 70-е годы. Были даже неофициальные визиты советских специалистов, дипломатов. И, соответственно, были неофициальные прямые контакты. Представитель Пак Чон Хи был в Пхеньяне и наоборот. Конечно, тогда это никак не освещалось. Я, конечно, не сторонник каких-то конспирологических теорий, но убийство Пак Чон Хи произошло не на пике рассвета южнокорейско-американских отношений. Далее было студенческое восстание, приход к власти Чон Ду Хвана, потом Ро Дэ У. Но была коренная потребность у южан урегулировать ситуацию на Корейском полуострове и создать зону безопасности от угрозы севера.
Отдельным этапом в установлении контактов между Республикой Корея и Советским Союзом стала Олимпиада в Сеуле. Большой прорыв в отношениях стран был даже не в период самой Олимпиады, а во время подготовки к Олимпийским играм. Мне тоже пришлось в 1988 году быть от начала до конца на Олимпиаде в Сеуле и наблюдать, как шли контакты на политическом уровне на фоне триумфа олимпийской сборной СССР, которого никогда никто не повторял.
В этот период шли очень большие политические консультации, устанавливались бизнес-контакты. Причём не только на уровне федеральных властей, но и на уровне союзных республик. Были большие делегации из Узбекистана, Казахстана, куда советское правительство инкорпорировало представителей корейской диаспоры, проживающей в СССР. Многие те договорённости впоследствии переросли в конкретные экономические проекты на территории Советского Союза. Если бы это всё проходило планово и нормально, наверное, мы имели бы гораздо более серьёзные результаты, те, что мы получили из-за развала Советского Союза и коллапса экономики.
— Если говорить про текущее сотрудничество, насколько вы верите, что корейцы устоят и те проекты, которые реализуются на текущий момент в России компаниями "Hyundai", "LG", "LOT", сотрудничество с заводом "Звезда", сохранятся?
— Тут, наверное, не совсем правильно мне давать оценки. Потенциал, возможность есть. Но давайте не будем идеалистами. Мы понимаем, что американские представители не будут стоять на месте, у них сейчас больше возможностей работать с Южной Кореей и в политическом, и в бизнес-плане.
— А чего мы хотим?
— Мы хотим, как минимум, сохранить все контакты в экономическом плане. Да хотя бы даже наладить гуманитарные коридоры.
Я приветствую появление первых чартерных авиарейсов (тут было про рейсы иркутской компании в Ю Корею в 20-х числах апреля, на которые Корея в итоге не дала согласия — прим. ред.). Все связано с тем, что боинги и аирбасы сейчас не могут туда лететь в силу разных причин. Могут летать сухие. В рамках тех же консультаций южнокорейцы высказывались, что готовы запустить свои компании. Понятно, что не в том масштабе, как раньше, в связи с пандемией и всем остальным. Во всяком случае, с нашей стороны ограничений для этого нет. Для некоторых южнокорейских компаний встает вопрос международного страхования, потому что страховые компании, как правило, были европейские, американские. Пойдут ли страховые компании навстречу? Достаточно ли этого для безопасности полётов? Вот в этом вопрос заключается, даже не в желании корейцев.
Я хотел бы надеяться, что Южная Корея пойдёт тем путём, по которому идёт Турция сегодня. Для нас, дальневосточников это важно. И мы должны чётко это озвучивать, чтобы нам удалось открыть эти гуманитарные или другие сообщения для поддержания контактов.
Конечно, я не думаю, что сейчас все туристы поедут к нам или Южная Корея, в силу определенных политико-санитарных норм, откроет свободный въезд. Но хотя бы для бизнес-поездок... Мы-то открыли. И как раз на этих рейсах, насколько я знаю, едут некоторые представители бизнеса Республики Корея для того, чтобы определиться дальше с заделами на будущее.
— Евгений Александрович, в 2004 году у нас было межправительственное соглашение о безвизовом въезде. И совсем недавно Южная Корея его продлила. Это тоже какой-то позитивный шаг?
— Не всё так просто. Есть те, кто поддерживает эти отношения с российской стороной. Кто-то занимает более жёсткую, проамериканскую или какую-то там позицию из-за политических интересов. Насколько я понимаю, всё началось с того, что на сайте диппредставительства Республики Корея был опубликован список стран, которые возвращаются к этому безвизовому режиму в связи с со снятием коронавирусных ограничений. Но потом ситуация была осторожно отыграна обратно: "Давайте по России пока подождём". Тут важна позиция нашего МИДа. Надо в более полном объёме реализовывать те международные юридические договорённости, которые у нас есть. Это постоянная работа, а не разовые действия.
— Евгений Александрович, мы вспоминали историю, корейские общины и диаспоры, которых довольно много. Как они могут помочь нам? Насколько важную роль они играю во взаимоотношении наших стран?
— Корейская диаспора при всей разности исторического происхождения достаточно сильно интегрирована в российское общество. С одной стороны, у них есть свои культурные национальные ценности, но с другой — они полноправные граждане РФ со своей активной позицией. Это вопрос, требующий пристального, вдумчивого подхода. Не стоит питать иллюзий о том, насколько сильно влияние диаспоры на решение тех или иных вопросов. На сегодняшний день для нас важно и ценно освещение происходящего в России и на Украине глазами корейцев, проживающих в Российской Федерации. Потому что чисто психологически восприятие южнокорейцем какой-то информации от гражданина Российской Федерации корейской национальности будет более благоприятно воспринято, чем от других россиян.
— Народная дипломатия.
— Да, для южнокорейцев будет, наверное, наиболее эффективно участие в происходящем корейских диаспор. У нас в Приморском крае созданы несколько образований, корейские ассоциации различного плана. Они занимают очень активную и положительную позицию в этом вопросе. Это надо ценить, поддерживать и развивать.
— А как Россию воспринимает рядовой кореец? Возможно они живут внутри своей страны и взаимодействуют только с бизнесом, с политиками или все же есть какое-то усреднённое представление о россиянах?
— Нас воспринимают там теми, кто мы есть. И самое главное — соответственно нашему присутствию в экономической сфере жизни страны и в СМИ. Если вернуться к началу 90-х годов, тогда был просто огромный всплеск интереса к Советскому Союзу, потом к России. Были надежды, в том числе и в сфере бизнеса. Я как кореевед могу констатировать, что на тот период интерес был настолько большой, что практически в любом среднем, высшем учебном заведении Южной Кореи создавались кафедры русского языка и изучения России, бывшего СССР. Хотя на период 1988 года таких специализированных кафедр можно было посчитать по пальцам одной руки.
С того времени Южная Корея, конечно, подготовила большую плеяду хороших переводчиков. Они шагнули далеко вперёд. Были ожидания, что отношения с Россией будут развиваться. А сейчас я с сожалением вынужден констатировать, что интерес в этой сфере очень маленький. Большинство кафедр закрылись, перепрофилированы на японские направления. Даже преподаватели русского языка, которых я знаю, хорошие специалисты, сейчас преподают японский язык. В силу того, что он близок к корейскому, было проще переквалифицироваться, чтобы сохранить рабочие места в вузах.
— Это следствие появления условно "Google Переводчика" или снижение интереса к нашей стране?
— Я думаю, это все началось до "Google Переводчика". Это снижение интереса. Не потому, что они считают нас плохими. Это естественный процесс. Каждый человек, определяя свою судьбу, пытается проанализировать: "А если я буду совершенствоваться в той или иной сфере, чего я достигну через время, какой у меня будет доход? Какое меня ждет будущее?"
— Я, кстати, тоже хотел спросить, как у нас с корееведением, с подготовкой переводчиков?
— В период Советского Союза основными по качеству подготовки специалистов были Ленинградский университет, Московский университет (но он был такой, политизированный) и частично тоже готовили кадры для МИДа. Были еще периферийные места в Новосибирске, в Ташкенте, ещё где-то.
— Военные переводчики?
— Военные переводчики. Но на тот период востребованность специалистов в Корее была минимальна. С Республикой Корея тогда мы не имели дипломатических отношений и с КНДР тоже были непростые отношения. Количество специалистов, которое подготавливалось, было минимальным по сравнению с китаистами, японистами — даже на примере нашего Дальневосточного государственного университета.
Возвращаясь к этому всплеску интереса к СССР и последующему времени, надо отдать должное ректору университета в тот период Владимиру Ивановичу Курилову. Он правильно оценил направления, так скажем, рыночной востребованности, нашёл стратегических партнёров в Республике Корея, был создан колледж корееведения. К сожалению, все эти реформации, которые происходили с восточными науками и корееведением не то чтоб похоронили востоковедение, но с ним произошла большая трансформация не в лучшую сторону. Хотелось бы, чтобы востоковедению в целом уделялось больше внимания со стороны ректората и Минобразования. Создается впечатление, что оно сейчас на задворках. Хотелось бы ошибаться.
Если мы говорим об исторических экскурсах, в царском правительстве были не дураки. И первое высшее учебное заведение на российском Дальнем Востоке — это как раз Восточный институт. Единственный тогда. Ни в Хабаровске, нигде не было высшего учебного заведения. Были коммерческие училища. А вуза полноценного не было. Он готовил специалистов востоковедов по разным направлениям, в том числе по Корее. Если проследить историю до сегодняшнего дня— это постоянная трансформация: создание — ликвидация — создание и так далее, что, конечно, не пошло на пользу востоковедению.
Я, допустим, был студентом третьего набора в ДВГУ, кореистом. Передо мной до этого был перерыв в два года. Причём никто туда особенно не хотел идти, все в лучшем случае хотели на японский, а во втором — на китайский. Это говорило о том, что и мы, и правительство не видели на тот период особых перспектив в развитии корееведения. Оно было в зачаточном состоянии. Но зато потом, когда потребность возникла, мы быстро отреагировали. Было подготовлено достаточно большое количество специалистов. Кстати, получив это базовое образование, пройдя стажировку и имея опыт работы в Республике Корея, не все стали работать по прямой специальности, но достойно реализовались в других областях. Многие из них успешно работают за рубежом.
— У меня такой отвлечённый вопрос. И на Сахалине, и во Владивостоке я встречаю южнокорейские церкви, которые были построены в 90-е годы. Что это за феномен? Откуда они появились, как живут?
— Я не назову себя специалистом по религии, но в основном это протестантские церкви. Причём они появлялись консолидировано благодаря активности диаспор, на первом этапе, в начале постсоветского периода. Наверное, "специалисты" думали инкорпорировать сюда что-то помимо православия, которое преобладало, и мусульманства, — некие зарубежные конфессии. Поэтому как раз делался упор на корейские диаспоры.
Я помню всю эту историю с начала 90-х годов, когда было, в принципе, свободно. Что такое "церковь", тот же православный, протестантский, баптистский, католический приход? Это общественная организация. Она до сих пор регистрируется в Минюсте. Здесь возникает только вопрос, является ли это религиозное направление приемлемым для нашего общества и адаптированию к нему здесь. На тот период была вседозволенность. У нас кого только не было: сайентологи, секта Муна даже из Южной Кореи, японская секта, которая запрещена в Японии и совершила теракт в японском метро — все у нас тут были.
Когда мы повзрослели, мы начали понимать. Что же касается протестантской церкви, она в числе мировых конфессий: на некоторых мероприятиях по вопросам религии им всем предоставляется слово, даже на федеральных каналах. Но церковь — это же достаточно серьёзное экономическое образование. Мы в обсуждениях больше сосредотачиваемся на каких-то внешних проявлениях этого религиозного культа, а на самом деле это сложное экономическое образование. Они создавались и создаются на каком-то первоначальном капитале, потому что надо направить сюда священника, проповедника, его кто-то должен финансировать. Цель этого священника впоследствии — сформировать самоокупаемость. Это не только о тех церквях, о которых вы говорите, это в принципе. Просто в данном случае это всё в основном заходило через Республику Корея, потому что была возможность.
Все это формировалось в том числе с опорой на определенных лиц нашей корейской диаспоры. Сейчас эта конфессия уже мультинациональная: не так давно случайно заходил на какое-то мероприятие во Дворце железнодорожников. Смотрю — там представителей корейцев, проповедников — уже минимум. В основном присутствуют лица не азиатской внешности. Не всё так просто: есть определенная конкуренция, вопросы собственности, недвижимости церкви. Не знаю, является ли это упущением. На тот период, даже в начале 2000-х годов, именно Приморский край, даже не Сахалин, стал территорией, где наиболее быстро и в большом количестве создавались и официально регистрировались эти приходы. Сколько их сейчас — не знаю, но на 2008 год приходов такого характера было под 50 где-то. Потом начали обращать на это внимание: а как это повлияет на социальную, политическую среду?
— Может ли это быть элементом влияния?
— Да. Обращать внимание стали не только на них, на всех. Приморский край по количеству протестантских приходов был впереди всей России. Я ответственно об этом говорю. В настоящее время они заняли свою нишу, существуют и приносят пользу. При них действуют различные школы.
— То есть, думаете, они "русифицировались"?
— Я не думаю. Не надо идеализировать, что мы всех или украинизируем или, наоборот, русифицируем. Надо учитывать все эти аспекты. Чем отличалась и, я надеюсь, будет отличаться Россия: быть добрыми соседями и учитывать интересы друг друга, не откликаться на внешние признаки отличия. Понимаете, мы задаём правила игры, рамки. Мы сами должны сформировать чёткие условия, в которых должна формироваться та или иная общественная организация. Я говорю не о вероисповедании, а об элементах государственного управления. Иначе в один прекрасный день получится, что мы тут, оказывается, живём в другой стране.
— Не секрет, что бывало, что религиозные институты были проводниками и политики, и всего прочего.
— Это тонкая тема. Но не надо видеть в них какие-то только отрицательные моменты. Надо понимать, что это уже часть нашего приморского общества. И как со всеми другими конфессиями — надо находить общие перспективы развития, сотрудничества, видеть какие-то плюсы в их программах, очень быстро реагировать на минусы. И тогда каких-то негативных процессов не будет происходить. А то получится так, как получилось в декабре 1991 года — проснулись и вдруг оказались в другой стране — за нас всё решили. А кто решил? Кого мы выбрали. Мне до сих пор стыдно за это.
— Давайте вернёмся к глобальным международно-корейским вопросам. В начале марта я беседовал с приморским омбудсменом Мариной Шемилиной, она говорила о том, что с момента введения санкций, после начала спецоперации, обсуждается вопрос о привлечении трудовых мигрантов в Россию из Северной Кореи. Не секрет, что ещё не так давно их около 30 тысяч трудилось на Дальнем Востоке. Как сейчас обстоит ситуация? Могут ли северокорейские рабочие вернуться к нам?
— Прежде всего надо отметить, что есть резолюция ООН, которую поддержала Россия, Китай и другие страны, которые приняли все эти ограничения. Могли ли мы добиться других условий для себя, так как эти ограничения прямо затрагивают наше экономическое развитие, особенно российского Дальнего Востока? Может быть это будет воспринято кем-то не совсем положительно, но я считаю, что у нас здесь возник определенный диссонанс с нашим центральным правительством. Потому что, когда наши дипломаты формировали свои точки зрения, голосовали в ООН, они забыли, какую роль северокорейские рабочие играли в экономике Дальнего Востока. Мною неоднократно публично высказывалась точка зрения, что в тот период нужно было попытаться оговорить исключения для российского Дальнего Востока, чтобы была возможность продолжать привлекать северокорейскую рабочую силу в сельском хозяйстве, рыбоперерабатывающей, строительной промышленности нашего региона.
Вот южнокорейцы сейчас добиваются от США пока не трогать "Звезду", чтобы там продолжали работать южнокорейские рабочие, потому что для них выйти из этого проекта — большой ущерб. Почему мы не могли защитить интересы дальневосточников на тот период? Я даже не за южнокорейцев — я за нас: за дальневосточников, за строительный, рыбопромышленный, сельскохозяйственный бизнес. К сожалению, мы до сих пор не нашли адекватную замену северокорейским рабочим, и это наносит колоссальный экономический ущерб. Мы нанесли его себе сами.
— А сейчас мы не будем нарушать соглашения, достигнутые в ООН?
— Я не буду забегать вперёд. Ещё раз вернусь к своему постулату про Южную Корею. Мы должны понять: надо нам или не надо? Эту точку зрения надо доносить до наших центральных властей, которые формируют повестку дня в том числе ООН.
Я не призываю к нарушению, ни в коем случае, санкций ООН. Но есть же комиссия ООН по ограничениям в отношении КНДР. Почему мы не можем вынести этот вопрос на рассмотрение при поддержке Китайской Народной Республики, самой КНДР и получить, может быть, поддержку Республики Корея? Если сейчас еще пока рано полностью снимать ограничения по этой резолюции, то можно хотя бы попытаться сделать определенные исключения. Они же есть по гуманитарным вопросам, по количеству поставки энергоресурсов и так далее. Есть список, есть количественные показатели, сколько нефтепродуктов туда можно поставлять для того, чтобы развивалась экономика.
Почему мы о себе не заботимся? Не о корейцах, а о себе. Это вопрос, который возникает и по Южной Корее, и по рабочей силе КНДР. В Южной Корее, насколько я знаю, были проекты, когда Приморье рассматривалось как зона совместного предпринимательства Южной Кореи и КНДР, когда южнокорейский капитал заходит и используется северокорейская рабочая сила. Это совместная работа. И южнокорейцы заинтересованы, я думаю, в каком-то диалоге, просто это никак не обсуждается.
Это достаточно серьёзный вопрос, не северокорейский, а вопрос развития нашей экономики. Поэтому мой подход в этом плане — не нарушение санкций каких-то ООН, а как раз проведение консультаций как внутри себя, так и формирование повестки дня нашего правительства по этому вопросу и вопросу диалога с той же Южной Кореей, чтобы они были заинтересованы. Если бы северокорейская рабочая сила была вовлечена в совместные проекты на территории России, это сняло бы градус напряжённости и повысило доверие. Я не идеализирую, что они там сразу дружить начнут, нет. Здесь как раз российский бизнес выступил бы организационной прокладкой, и мы бы соблюли требования и ограничения, которые есть в Южной Корее по контакту с северокорейцами. И у северокорейцев — с южнокорейцами.
Также считаю необходимым продолжить консультации по активизации строительства автомобильного моста через Туманган между Россией и КНДР. Это также способствовало бы в будущем развитию транспортной инфраструктуры юга Приморья с выходом на КНДР и в дальнейшем — транзитом на Республику Корея. Этот вопрос нельзя откладывать.
Возвращаясь к вопросу о находящихся у нас сейчас северокорейцах — это не нарушение санкций. Этот аспект возник вследствие санитарно-эпидемиологических ограничений. Мы закрылись на определенный период, а северокорейское правительство полностью закрылось на выезд и въезд для своих граждан.
— Сейчас никакого сообщения с Северной Кореей нет вообще?
— Вообще никакого нет. На нашей территории находятся остатки рабочих из КНДР, которые должны были выехать, но граница закрылась. Кто может, пытается трудоустроиться. Работают только по одной простой причине — чтобы существовать. Это не только рабочие, такая же ситуация возникла с северокорейскими делегациями, которые выехали для ведения деловых переговоров, а вдруг захлопнулась эта форточка. Сейчас они вынуждены обращаться за помощью к своим же корейцам, у которых есть работа. Но потребность в рабочей силе у нас очень большая. Это было бы на пользу именно экономике края.
Мы все, наверное, были свидетелями того, как в конце марта — начале апреля в СМИ уделялось много внимания факту присутствия южнокорейских наёмников. Важно не то, сколько их, а то, что это неофициальные лица. В своё время мы сообщали об этом южнокорейской стороне, и они подчеркнули, что это действительно частные лица, попадающие под уголовное преследование в своей стране. Если они пересекут границу Республики Корея, они будут наказаны. Это позитивный подход в этом плане. Официальными лицами озвучено, что этот вопрос они держат на контроле: они не хотят усугубления этой ситуации.